РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ

Догадливая

1

Жил один человек бедный, много терпел, а все неудача: не везло ему ни в чем – да и только. И не то, чтобы там о каких-нибудь богатствах, об одном уж у него мысль: хоть как-нибудь да Бог дал бы день прожить. Был он семейный: жена, дети, – и жить бы ему с семьей дружно, да жить нечем. И чем дальше, тем нужда больше. И так ему плохо пришлось, что и кормиться нечем.

Вышел Прохор из дому, а куда идти – и сам не знает. А идти надо: без денег хоть и домой не возвращайся. А где достать денег, – так, с ветру, и копейка не валится. И стало ему горько.

«Хоть бы черт денег мне дал, уж я бы ему и душу продал, чтобы только ребят кормить!»

И только это он о черте подумал, черт и явился.

А, – говорит, – здорово, Иваныч! – а золотой у самого в лапе так и играет, – хочешь?

Как тут быть: не откажешься – деньги налицо, только бери.

– Что ж, давай! – протянул руку Прохор за золотым.

А черт и говорит:

229


– Ишь, какой! Ты, Иваныч, наперед мне дело одно сделай, а потом и деньги твои будут. Палец безымянный надо... ну, кро́вку из пальца выпустим, так чуть-чуть, ты мне условие подпиши, Иваныч, и готово.

– Ладно, – согласился Прохор.

И живо все это дело сделали, из безымянного пальца кровь выпустили, подписал Прохор черту условие, а черт Прохору – денег, золотой.

– За душой приду, прощай! – только хвостом и вильнул черт.

2

С золотым вернулся Прохор домой. И с той поры не переводились деньги, разжился, начал торговать, и пошла совсем другая жизнь. Забыл бедняк о всякой нужде, легко было жить, и не заметил он, как старость подошла.

И чем ближе к смерти, тем больше стал задумываться старик.

И то, что черту кровью условие подписал – душу ему, черному, продал, мучило старика, и еще то, что столько лет со старухой в дружбе да в любви живет и во всем в душу и все с ней в совете, а главного-то, откуда у него тогда золотой появился, не открыл он старухе, ничего старуха о условии его с чертом знать не знает.

Сидит так старик, голову повесил: черта ему страшно – грех мучит, да и перед старухой вину свою знает, а сказать тяжко.

– Что ты, старик, все задумываешься? – спрашивает старуха, – раньше-то нам думать было о чем, когда жили мы бедно, а теперь что нам думать!

А старик ей, молчал-молчал, да и говорит:

– Не знаешь ты, старуха, где я тогда золотой взял! Я черту душу продал.

Сказал старик, а сам пуще испугался: думал, что уж старуха так тут на месте от страха и кончится.

А старухе и горя мало.

– Нашел, чем горевать! А пускай только придет черт: уж если брать твою душу, так и мою должен взять, а мою не возьмет, так и твою не возьмет.

230


3

Легок черт на помине, черт стучится:

– Отпирай, Иваныч, я пришел!

А на старике лица нет, двинуться не может.

Пошла старуха, отперла дверь, впустила черта.

– Здорово! – так хвостом и виляет, – я за душой, Иваныч!

– Нет, ты и мою бери, – наступает старуха, – столько лет вместе жили, так не годится.

– А на кой мне твоя, бабья, я за ним пришел! Да много ль возьмешь за свою? – сам так и юлит: ему, черту, чем больше душ, тем лучше.

– Денег я не возьму, а справь ты мне три задачи: справишь – тебе обе души, не справишь – иди от нас подобру-поздорову.

– Еще чего! – подскочил черт: черт все может, ему на бабу стало обидно.

Ударили по рукам: справит черт три задачи – возьмет душу старика да и бабью даром в придачу, а не справит – ни одной не получит.

А старик ни жив, ни мертв: страшно ему за себя, страшно и за старуху, как бы старуха перед чертом не сплоховала.

Стала старуха посреди избы, да как чихнет:

– На́, – говорит, – има́й!

Черт ловит, ловил-ловил, не может нигде поймать.

– Ну, вот и не справил задачу, а еще черт! – подзадоривает старуха.

Бесится черт: черт все может, ему на бабу обидно.

Выдернула старуха из-под повойника волосинку.

– На тебе, выпрями волос!

Черт за волос, крутил, вертел, и вертел, и меж ладонями катал, выпрямить не может, да и разорвал.

– А еще черт! Ничего-то ты не можешь, – знай себе, дразнит старуха.

Пуще бесится черт: черт все может, ему на бабу страсть обидно.

– Вот у меня родимое пятно, – показывает черту ста-

231


руха, – седьмой десяток на теле ношу, слижи, чтобы добела.

Черт лизать, лизал-лизал, стало языку больно, а пятнышко не сходит, только старухе локоть натер. И невмоготу уж старухе, терпела-терпела, да как дрыгнет ногой: у черта из глаз инда искры посыпались.

И отступился.

Отступился черт, да драла без оглядки, забыл и про души.

1912 г.

232


 
Главная Содержание Примечания Далее